Порочный ангел [= Уставший ангел ] - Дженнифер Блейк

Свежего воздуха явно не хватало. Запах болезни, горячих немытых тел и смертельное зловоние гангренозных ран были невыносимы. Но если впустить воздух, то с ним ринутся внутрь жирные мухи бутылочного цвета, пчелы, мотыльки, пауки. Пол кишел муравьями, а каждая ножка металлической кровати стояла в миске с ржавой водой, полной долгохвостиков. Это делалось для того, чтобы оградить больных от сильно жалящих муравьев.

— Мисс Виллар! Так вы пришли! — воскликнул доктор Джоунс, перекрывая жужжание мух, низкие голоса и непрекращающиеся стоны мужчины, над которым он склонился.

— Я не хочу отнимать вас у вашего пациента, — сказала она, увидев, как он, обойдя кровать, направляется к ней.

— Ему уже не поможешь. Бедняга, я мало что могу для него сделать. Ему нужен морфий, а у меня его нет.

— У меня есть немного опиума… То есть у полковника Фарреляа.

— Капля в море. Того, что я видел у вас, вряд ли хватит, чтобы заснули на час все, кто в этом здесь нуждается.

— Я уверена, что и малая доза не помешает.

— Да, конечно, но мы привыкли обходиться без многого. Сначала у нас вообще ничего не было. Теперь нам посылают по крайней мере несколько пузырьков в месяц. И мы держим их для самых отчаянных случаев, когда человек идет под нож. Другие вынуждены довольствоваться низкосортным виски, которое достают им друзья.

В этих условиях такой подход вполне себя оправдывал, однако у Элеоноры возникло чувство, что доктор несколько равнодушен к больным. Она вдруг подумала: «А что если бы мистер Джоунс сам оказался на месте кого-нибудь из этих людей, завернутых в серые простыни, на тонком матрасе, и мухи летали бы над его открытой раной, когда он пытается заснуть, лежа рядом с человеком, мечущимся в бреду?» Но, возможно, он уже слишком привык к этому зрелищу, к этим звукам, чтобы как-то выражать свое сочувствие.

Элеонора посмотрела на корзинку, висевшую у нее на руке.

— Я тут кое-что принесла, — сказала она, слегка покраснев от сознания жалкого несоответствия того, что она предлагает, с окружающим.

— Я уверен, что все это очень пригодится. — Доктор Джоунс взял корзинку и велел Педро отнести ее на кухню. Глядя вслед удаляющемуся ординарцу, она сказала:

— Педро очень помог. Не знаю, что бы я без него делала. Но я уверена, здесь он будет полезнее, чем в особняке. Грант вернулся в Дом правительства.

— Разве? А я и не знал, — ответил врач и стал задавать вопросы о состоянии здоровья полковника, внимательно выслушивая ответы. Пока они говорили, он стоял, засунув руку в карман белого халата, а в другой держал пачку бумаг, похлопывая ею себя по ноге. Подумав, что это от нетерпения, что она отвлекает его от дел, Элеонора закончила свой отчет о здоровье Гранта и собралась распрощаться.

— Прежде чем вы уйдете, мисс Виллар, я хотел бы, чтобы вы взглянули на одного раненого, если вы не против. Мне нужен ваш совет.

Как всякий человек, падкий на лесть, она согласилась, и винить в этом было некого. Доктор Джоунс вел ее от одного пациента к другому, от одного ряда кроватей к другому. Элеонора осмотрела и операционную, которая представляла собой голую комнату с узким столом и целой батареей масляных ламп. Оттуда они прошли в изолятор, где лежали люди с высокой температурой. Видя нищету, заглядывая в глаза мужчин, в которых застыли боль и смущение от своего беспомощного состояния, Элеонора почувствовала, что больше не выдержит. Утро еще не перешло в день, когда Элеонора организовала ординарцев и с помощью слов из французского и креольского испанского — научилась она кое-каким фразам от извозчиков, работавших возле французского рынка в Новом Орлеане, и от Гранта, — а также английского, заставила их работать так, как они никогда не работали. Сама проследила, чтобы из-под каждой кровати вынесли помойные бадьи, вычистили их, чтобы сменили все простыни, а испачканные и в пятнах прокипятили в щелоке, выбили все матрасы и перевернули их, чтобы каждого больного, способного встать, помыли и побрили. В процессе этой работы она использовала слова, о которых даже не подозревала, что знает, и обнаружила, насколько заметна ее позиция в окружении Уокера. Не было ни одного человека в больнице, который бы не знал о ней и о ее положении, но никто не проявлял ни малейшего неуважения. Элеонора ходила между кроватями, а люди провожали ее взглядами. Она догадывалась, что они обсуждают ее за спиной, но, обращаясь к ней, все были неизменно вежливы. И когда в палате запах щелочного мыла возобладал над запахом смерти, они стали смотреть на нее почти с обожанием.

В полдень Элеонора отослала Педро с запиской к Мейзи. Пообещав привести Уильяма Уокера на их представление, она уговаривала подругу вместе с труппой прийти на помощь больнице. Правда, она не знала, как обеспечит свою часть сделки, но уже не могла остановиться на половине сделанной работы и не видела возможности закончить начатое без дополнительной помощи.

За исключением Джона Барклая, который продавал билеты, пришли все актеры и стали мыть стены раствором хлорной извести, которую Элеонора нашла в бочках на складе, затем добавили хлорки в миски под ножками кроватей. Женщин отправили обследовать все магазины, чтобы, найти самого дешевого муслина для занавесок. Но купленного хватило лишь на куски, закрывающие только оконные проемы, шторы не получились. Поскольку не было и карнизов, эти куски ткани прикрепили прямо к оконным переплетам. Ткань была такая легкая, что сквозь нее проникал воздух, но она надежно защищала от насекомых.

Несколько проходов по палате с импровизированными мухобойками из кусков задубевшей кожи — и они избавились от тех, что уже проникли внутрь. Бульон, приготовленный сеньорой, стал основой для питательного супа на ужин. Употребив все средства убеждения, все свое терпение, Элеонора сумела помешать повару добавить в него перца, который был так вреден для желудочных больных. Возясь на кухне, она услышала знакомый голос.

— Мейзи! — окликнул мужчина в палате. — Клянусь, я подумал, что парень, сказавший, что ты здесь, вдребезги пьян! Какого черта ты тут делаешь?

— Копирую подвиги мисс Найтингейл в Крыму. Ты разве не читаешь журналов? Быть сестрой милосердия в наши дни очень почетно.

Майор рассмеялся.

— А разве тебе недостает милосердия?

— Иногда ты ведешь себя как осел, Невилл. Чего тебе нужно?

— Я не хотел тебя обидеть, — ответил майор Невилл Кроуфорд. — Где твое чувство юмора? Ну ладно, ладно. Я просто пришел посмотреть, как это у тебя получается. Я тебя давно не видел.

— Я была занята. Театр и все остальное.

— И добрые дела?

— И добрые дела, — мрачно согласилась Мейзи, яростно выжимая тряпку. Она как раз заканчивала обмывать последнюю кровать, устала от непривычного труда и была раздражена, что ее оторвали от актерской работы.

— И кто вас во все это втянул? — опросил майор. — Едва ли сам Джоунс. У него обаяния и умения уговаривать не больше, чем у медведя гризли.